Надо было, однако, идти в ногу со временем и не отставать от прогресса в этой области. Никогда не знаешь, что может подвернуться и какие будут при этом условия. Кроме того, нейронож так интересен, так интригующе красив…

Грера посмотрела на сверкающее зеленоватое лезвие расширенными от ужаса глазами.

– Император любит меня! Ты не посмеешь…

– Он любит тебя! Навязшую в зубах старую наложницу? Да он все время стонет и плачет по безвременно покинувшей его Шандо. Эльруд настолько стар, что никогда не узнает о твоем исчезновении, а все твои подружки будут только счастливы повысить свой ранг.

Прежде чем Грер успела выскочить из комнаты, Фенринг, проявив молниеносную быстроту, свалил ее с ног и уселся на нее сверху.

– Никто не станет оплакивать твой уход, Грера Кари. – Он поднял пульсирующее зеленоватым светом лезвие и, блестя глазами, несколько раз ударил Греру в корпус. Картановое полотенце слетело на пол, и удары светящегося лезвия пришлись по умащенному благовониями голому телу.

Наложница вскрикнула от страшной боли, потом еще раз, потом начала кататься по полу в судорогах, которые охватили ее извивающееся тело. Вот она затихла. Никаких ран, никакой крови; только воображаемые мучения. Сплошная боль, но никаких признаков убийства – нет ран. О таком оружии может мечтать любой убийца. Найдется ли что-то лучше?

Радость охватила Фенринга. Он опустился на колени рядом с убитой старшей наложницей и стал внимательно рассматривать безупречные формы ее тела, распростертого на смятом полотенце. Прекрасная кожа, крепкие мышцы, которые расслабились только после смерти. С трудом верилось, что этой женщине было за семьдесят. Должно быть, ей было нужно много меланжи. А какой был нужен уход за телом! Он пощупал шею Греры, пытаясь определить, есть ли пульс. Пульса не было. На всякий случай он проверил еще раз. Нет, пульс не бьется. Фенринг ощутил что-то похожее на разочарование.

Крови не было ни на полотенце, ни на светящемся лезвии, не было и ран, но ведь он заколол ее насмерть. Или она так подумала.

Интересное оружие этот нейронож. Сегодня он испробовал его впервые. Фенринг всегда любил испытывать новые инструменты не в боевых условиях. Кто знает, что может случиться во внештатной ситуации.

Названный своим ришезианским изобретателем ?понта?, нейронож был одной из недавних новаций, которую Фенринг посчитал чем-то стоящим из всего созданного за последнее время в этом порядком надоевшем ему мире. Иллюзорное лезвие скользнуло в футляр с настоящим щелчком. Жертва не только думала, что ее закололи до смерти; интенсивная стимуляция нервно-мышечных соединений давала полную иллюзию ощущения боли и удара ножом. В этом смысле разум Греры убил ее. И теперь на ее коже не было ни единого следа.

Правда, иногда реальная кровь придавала убийству радующее глаз завершение, но потом была масса хлопот: кровь надо было отмывать, а это иногда создавало определенные проблемы.

За спиной раздались знакомые звуки: кто-то открыл дверь и дезактивировал защитное поле. Обернувшись, Фенринг увидел Шаддама, который смотрел на него во все глаза.

– Это действительно было необходимо, Хазимир? Какая потеря… Хотя она пережила свою пользу.

– Бедная старушка умерла. Наверно, от разрыва сердца. Из кармана кителя Фенринг достал другую понту, на этот раз украшенную рубинами, с длинным красноватым лезвием.

– Надо было опробовать вот эту тоже, – сказал он. – Твой отец тянет дольше, чем мы рассчитывали, а это покончит с ним быстро и без всяких следов. На теле не будет никакой крови, никаких ран. Зачем ждать, пока н'ки наконец подействует?

Он усмехнулся.

Шаддам покачал головой, словно только сейчас понял, что произошло. Он оглянулся, вздрогнул и постарался взять себя в руки, придав себе суровый вид:

– Мы будем ждать столько, сколько потребуется. Мы же договорились не делать резких движений.

Фенринг задыхался от ненависти, когда кронпринц Шаддам начинал думать самостоятельно.

– Хххммма? Я-то думал, что вы просто горите желанием и нетерпением занять трон. Он принимает ужасные решения и выбрасывает на ветер деньги Коррино каждый лишний день своей жизни. – Огромные глаза Хазимира Фенринга горели страшным огнем. – Чем дольше он остается у кормила, тем более патетичным правителем назовут его историки.

– Я не могу ничего больше сделать со своим отцом, – произнес Шаддам. – Я боюсь, что что-то может случиться. Хазимир Фенринг низко поклонился:

– Как вам угодно, мой принц.

Они вышли, не позаботившись о теле Греры, оставив его на месте. Кто-нибудь рано или поздно найдет его. Не первый раз Фенринг проявлял такую дерзость, но другие наложницы не посмеют донести на него. Для них это хорошее предостережение, и теперь они станут ссориться между собой, чтобы занять в гареме местечко потеплее и стать фавориткой старого, слабеющего мужчины, используя сложившееся положение в своих интересах.

К тому времени, когда известие о смерти Греры Кари достигнет ушей императора, он, возможно, уже не будет помнить ее имени.

***

Человек – всего лишь маленький камешек, брошенный в пруд. И если человек лишь камешек, то больше ли стоят все его труды.

Изречение Дзенсунни

Лето и Ромбур тренировались ежедневно по многу часов, не жалея сил, чтобы овладеть боевым искусством Атрейдесов. Они окунулись в тренировки со всем энтузиазмом молодости и со всем стремлением, на какое были способны. Коренастый и склонный к полноте принц Икса вновь обрел былую энергию, сбросил лишний вес и укрепил мышцы.

Два молодых человека очень хорошо сработались и оказались идеальными спарринг-партнерами. Полностью доверяя друг другу, Ромбур и Лето превосходили пределы возможного, уверенные в том, что с ними не может случиться ничего опасного.

Молодые люди учились до самозабвения, но старый герцог хотел чего-то большего, чем просто превратить изгнанного иксианского принца в доброго бойца: он хотел также, чтобы сын его друга был счастлив и чувствовал себя на Каладане как дома. Пауль мог только воображать, какие ужасы переживают родители Ромбура, оказавшись в неласковых просторах галактики.

Туфир Гават разрешал своим подопечным полную свободу действий и раскованность. Он позволял им рисковать, оттачивая этим их мастерство. Вскоре Лето заметил, что умение сражаться возросло и у него, и у наследника того немногого, что осталось от Дома Верниусов.

Следуя наставлениям Мастера Убийств по поводу оружия культуры и дипломатии, Ромбур остановил свое внимание на музыке. Перепробовав несколько инструментов, он в конце концов остановился на мелодичном и сложном девятиструнном балисете. Прислонившись к крепостной стене, он часто перебирал струны, наигрывая по слуху мелодии простеньких песенок, которые помнил с детства или которые сочинял на ходу.

Сестра Кайлея часто слушала его музыку, а он брал у нее уроки истории и религии, к которым всегда была склонна юная леди. По настоянию Пауля Елена Атрейдес тоже занималась с детьми Верниусов. Кайлея училась с большим прилежанием, не в силах смириться с положением политической узницы Каладана и мечтающая о чем-то неизмеримо большем.

Лето понимал, что спокойствие матери – деланное, что под ее безмятежностью кроется недовольство, и она вымещала это, давая Кайлее все более трудные задания, с которыми девушка справлялась с не меньшим рвением.

Однажды поздно вечером Лето поднялся в башню уже после того, как родители отправились на покой. Он хотел спросить у отца разрешение отправиться в море на одной из шхун Атрейдесов, совершавшей каботажные плавания вдоль побережья. Однако, приблизившись к деревянной двери герцогских покоев, он услышал, что отец и мать заняты спором.

– Ты что-нибудь сделал, чтобы найти другое место для этих двоих? – По тону матери Лето безошибочно догадался, о ком идет речь. – Думаю, что найдутся Малые Дома на окраине, которые согласятся взять их, если ты не пожалеешь денег на взятки.